Dixi
...глупо. И некомфортно.
Мало того, что фик "не шёл "вплоть до тринадцатого.
Я обещалась выложить вчера, но тут у меня на двое суток заглючила сеть.
В итоге я очень злюсь на себя и извиняюсь перед Ташкой - за задержку и за то, что получилось на выходе.
Мне стыдно.
Но всё равно ведь выложу!
Дождевые капли скользили по стеклу, пересекались, сливались, бежали к нижнему краю рамы и исчезали там. Я водила по окну пальцем, провожая мокрые дорожки, и вслушивалась в приглушённый шум грозы и вой ветра.
Дождь.
Чисто-серое небо клубилось над городом дымом осенних костров, изредка освещаясь ломаными линиями молний.
Осень – это наше время года, хоть за многие века об этом все позабыли. А дождь – одна из сторон осени, в противовес сухим листопадам расплавленного золота и меди, огненным крикам природы и пламенным заревам рассветов.
Мужчины нашей семьи не любят дождь. Потоки холодной воды, льющейся с безликого неба, вызывают в них апатию и раздражение. Когда идёт дождь, всё как будто бы затухает, гаснет и остаётся тлеть. Тихо, постепенно. Это не время для походов и маршей.
Но ведь если за окном идёт дождь, огонь в камине становится ещё теплее, а родной дом – уютнее.
Вспыхнул очередной разряд молнии, и я инстинктивно зажмурилась. В этой хрупкой темноте раскат грома звучит ещё басистей, но я даже немного жалею, что не слышу его полностью.
Такая гроза была несколько лет назад – тогда небо тоже потемнело в момент, а по нему ударами сердца бились молнии, катился гром. Это была первая осень после войны с людами.
Мой отец, как один из самых преданных магистру рыцарей, полностью поддержал договор с гиперборейцами. Он говорил, что это отличный шанс для Ордена наконец вернуть себе былое величие.
- Благородство чуди, - говорил он, - ничем нельзя запятнать!
Мама, конечно, поддерживала отца во всём. Но я прекрасно помню, каким было её лицо, когда она провожала его на ту битву. На самую первую – папе не терпелось поскорее взять в руки меч.
И из той, самой первой, битвы, отец не вернулся. Попал под ответную "Эльфийскую стрелу", посланную кем-то из Дочерей Журавля со стен Зелёного Дома. Наша семья раньше всех поняла значение любимой гвардейцами фразы "дух сражений". Только вот сами гвардейцы вряд ли задумывались, что дух этот для каждого свой, и знают его не только воины.
Мой отец не был ни героем, ни блестящим полководцем, ни одарённым магом. И до той жуткой, легендарной "Лунной Фантазии" он не дожил. Однако для нас с мамой это не имело особого значения. Мы не чувствовали себя более или менее несчастными, чем другие семьи, потерявшие мужей и отцов в то незабываемое лето.
Последовавший конец войны, возвращение Франца де Гира и смерть Леонарда де Сент-Каре, казалось, прошли мимо нас. Впервые мы не чувствовали себя частью Ордена.
Мне было тринадцать лет, а когда настала осень, должно было исполниться четырнадцать. У нас с папой дни рождения были в один день.
И именно в тот день пошёл дождь. Мама стояла, молча глядя в окно, и… не плакала. Она вообще никогда не плакала, как рассказывал мне однажды дядя, и за это дед уважал её ничуть не меньше, чем своего сына, командора войны.
И в тот день она не проронила ни слезинки – небо плакало за неё.
А на следующий год осень выдалась сухой и невероятно красивой. По утрам и вечерам небо как будто переливалось всеми цветами спектра, солнце блестело золотым медальоном, а воздух звенел чистотой и свежестью. Природа разбрасывала щедрой рукой настоящие богатства, сыпля прямо под ноги прохожим сухое сусальное золото.
В тот раз на свой день рождения я гуляла в небольшом парке неподалёку от Замка. Без всякой цели я бродила посреди листопада, вслушиваясь в звуки медленно догорающей природы.
На небольшом мостке через один из прудиков тихого парка я увидела одинокую фигуру. Фигура замерла у перилл и, глядя в даль, что-то рисовала красками на небольшом переносном мольберте.
Я, ведомая исключительно подростковым любопытством, подошла ближе и посмотрела на картину. Несомненно, между оригиналом перед моими глазами и тем, что было изображено на картине, существовало большое сходство. Но была и огромная разница – вместо чистого неба, блестящей водной глади и огненных листьев на заднем плане моему взгляду предстал косой дождь, свинцовые тучи, голые деревья и круги на серой воде.
- Но ведь дождя нет, - в замешательстве пролепетала я.
- Знаю, - ответил художник, молодой чел с серо-голубыми глазами, - но когда идёт дождь, картину рисовать не удобно. А для того, чтобы запечатлеть настоящий момент, у меня есть фотоаппарат.
И только после этого чел взглянул на меня. Я вежливо улыбнулась. Что-то во взгляде художника моментально изменилось, он тут же положил кисть и, бестактно взяв меня за плечи, развернул к солнцу.
- Девушка, - поражённо воскликнул голубоглазый, - а вы не будете возражать, если я вас нарисую?
Помню, удивление было настолько сильным, что его хватило на дорогу до золотисто-бордовых недр парка. Я в предвкушении наблюдала за тем, как художник ставит свой мольберт под клёном, сидя посреди небольшой полянки, прямо на ковре из опавших листьев. Парень рисовал меня несколько часов, до самого вечера, но я не заметила этого времени. А то чувство, которое я испытала, когда чел, наконец, повернул ещё сырую картину ко мне, я не забуду никогда в жизни.
- Не удивляйтесь, - смущённо сказал он, - просто я вижу вас именно такой. Это настоящее ваше воплощение.
Возразить художнику было нечего. Ведь с картины на меня смотрела чуда, дочь рыцаря, одна из капель крови великого Ордена. Девушка была – мной! Мной, с переливающимися красным карими глазами, с волнистыми распущенными золотисто-огненными волосами, спадающими на лиф пышного бордового платья с золотым шитьём. Это было моё любимое платье, и сейчас оно висело в шкафу – я одевала его на торжественные церемонии. Стоит сказать, что я не имела привычки гулять по городу в таком виде…
На картине я гармонировала, почти полностью сливалась с окружающим миром, я горела тем же спокойным, холодным огнём, что и опавшие листья. И только тогда я задумалась над тем, что, возможно, для меня осень тоже может быть счастливой.
А ночью пошёл дождь.
Эта картина висела у нас в гостиной над камином целых два года.
А в прошлом году к моей маме пришли Жозеф ле Го со своим сыном, молодым гвардейцем Гансом.
Семья ле Го была весьма уважаемой в Ордене. Наша – тоже. И не нужно было подслушивать под дверью, чтобы понять, для чего они приходили.
Вечером мама постучалась ко мне в комнату. Она почему-то всегда стучалась, хоть я и не запирала дверь.
- Ханна, я войду?
Она вошла, присела ко мне на кровать и рассказала, что Ганс хочет взять меня в жёны.
Мы спокойно поговорили и заключили, что ле Го будет замечательной партией для меня. Точнее, для нас.
За окном шумел дождь, а мы с мамой сидели в моей комнате и молчали несколько минут. Потом мама пожелала мне спокойной ночи и сказала, что завтра Ганс сам придёт ко мне, чтобы узнать ответ.
Ганс пришёл под вечер, когда дождь слегка поутих. Он рассыпался в комплиментах, целовал мою руку, ласково смотрел в глаза. Ганс был очень хорошим чудом, внимательным и вежливым, любая на моём месте была бы счастлива стать его женой. И мне казалось, что я счастлива. До тех пор, пока Ганс, взглянув на мой портрет над камином, ни произнёс с лёгким раздражением:
- Очень красивый портрет. Он мог бы украшать даже один из парадных залов Замка. Но над камином не его место.
И, взглянув на моё удивлённое лицо, ле Го продолжил:
- Ведь даже красота чуды не должна быть ярче домашнего очага, правда?
Ну конечно, грустно вздохнула я, в чудском доме именно очаг должен гореть ярче всего.
…На следующий день мы сняли портрет со стены…
…Свадьбу мы решили сыграть в следующем году. Осенью. Конечно, если не пойдёт дождь…
Я ненавижу осень.
Мало того, что фик "не шёл "вплоть до тринадцатого.
Я обещалась выложить вчера, но тут у меня на двое суток заглючила сеть.
В итоге я очень злюсь на себя и извиняюсь перед Ташкой - за задержку и за то, что получилось на выходе.
Мне стыдно.
Но всё равно ведь выложу!
Дождь
Дождь
Дождевые капли скользили по стеклу, пересекались, сливались, бежали к нижнему краю рамы и исчезали там. Я водила по окну пальцем, провожая мокрые дорожки, и вслушивалась в приглушённый шум грозы и вой ветра.
Дождь.
Чисто-серое небо клубилось над городом дымом осенних костров, изредка освещаясь ломаными линиями молний.
Осень – это наше время года, хоть за многие века об этом все позабыли. А дождь – одна из сторон осени, в противовес сухим листопадам расплавленного золота и меди, огненным крикам природы и пламенным заревам рассветов.
Мужчины нашей семьи не любят дождь. Потоки холодной воды, льющейся с безликого неба, вызывают в них апатию и раздражение. Когда идёт дождь, всё как будто бы затухает, гаснет и остаётся тлеть. Тихо, постепенно. Это не время для походов и маршей.
Но ведь если за окном идёт дождь, огонь в камине становится ещё теплее, а родной дом – уютнее.
Вспыхнул очередной разряд молнии, и я инстинктивно зажмурилась. В этой хрупкой темноте раскат грома звучит ещё басистей, но я даже немного жалею, что не слышу его полностью.
Такая гроза была несколько лет назад – тогда небо тоже потемнело в момент, а по нему ударами сердца бились молнии, катился гром. Это была первая осень после войны с людами.
Мой отец, как один из самых преданных магистру рыцарей, полностью поддержал договор с гиперборейцами. Он говорил, что это отличный шанс для Ордена наконец вернуть себе былое величие.
- Благородство чуди, - говорил он, - ничем нельзя запятнать!
Мама, конечно, поддерживала отца во всём. Но я прекрасно помню, каким было её лицо, когда она провожала его на ту битву. На самую первую – папе не терпелось поскорее взять в руки меч.
И из той, самой первой, битвы, отец не вернулся. Попал под ответную "Эльфийскую стрелу", посланную кем-то из Дочерей Журавля со стен Зелёного Дома. Наша семья раньше всех поняла значение любимой гвардейцами фразы "дух сражений". Только вот сами гвардейцы вряд ли задумывались, что дух этот для каждого свой, и знают его не только воины.
Мой отец не был ни героем, ни блестящим полководцем, ни одарённым магом. И до той жуткой, легендарной "Лунной Фантазии" он не дожил. Однако для нас с мамой это не имело особого значения. Мы не чувствовали себя более или менее несчастными, чем другие семьи, потерявшие мужей и отцов в то незабываемое лето.
Последовавший конец войны, возвращение Франца де Гира и смерть Леонарда де Сент-Каре, казалось, прошли мимо нас. Впервые мы не чувствовали себя частью Ордена.
Мне было тринадцать лет, а когда настала осень, должно было исполниться четырнадцать. У нас с папой дни рождения были в один день.
И именно в тот день пошёл дождь. Мама стояла, молча глядя в окно, и… не плакала. Она вообще никогда не плакала, как рассказывал мне однажды дядя, и за это дед уважал её ничуть не меньше, чем своего сына, командора войны.
И в тот день она не проронила ни слезинки – небо плакало за неё.
А на следующий год осень выдалась сухой и невероятно красивой. По утрам и вечерам небо как будто переливалось всеми цветами спектра, солнце блестело золотым медальоном, а воздух звенел чистотой и свежестью. Природа разбрасывала щедрой рукой настоящие богатства, сыпля прямо под ноги прохожим сухое сусальное золото.
В тот раз на свой день рождения я гуляла в небольшом парке неподалёку от Замка. Без всякой цели я бродила посреди листопада, вслушиваясь в звуки медленно догорающей природы.
На небольшом мостке через один из прудиков тихого парка я увидела одинокую фигуру. Фигура замерла у перилл и, глядя в даль, что-то рисовала красками на небольшом переносном мольберте.
Я, ведомая исключительно подростковым любопытством, подошла ближе и посмотрела на картину. Несомненно, между оригиналом перед моими глазами и тем, что было изображено на картине, существовало большое сходство. Но была и огромная разница – вместо чистого неба, блестящей водной глади и огненных листьев на заднем плане моему взгляду предстал косой дождь, свинцовые тучи, голые деревья и круги на серой воде.
- Но ведь дождя нет, - в замешательстве пролепетала я.
- Знаю, - ответил художник, молодой чел с серо-голубыми глазами, - но когда идёт дождь, картину рисовать не удобно. А для того, чтобы запечатлеть настоящий момент, у меня есть фотоаппарат.
И только после этого чел взглянул на меня. Я вежливо улыбнулась. Что-то во взгляде художника моментально изменилось, он тут же положил кисть и, бестактно взяв меня за плечи, развернул к солнцу.
- Девушка, - поражённо воскликнул голубоглазый, - а вы не будете возражать, если я вас нарисую?
Помню, удивление было настолько сильным, что его хватило на дорогу до золотисто-бордовых недр парка. Я в предвкушении наблюдала за тем, как художник ставит свой мольберт под клёном, сидя посреди небольшой полянки, прямо на ковре из опавших листьев. Парень рисовал меня несколько часов, до самого вечера, но я не заметила этого времени. А то чувство, которое я испытала, когда чел, наконец, повернул ещё сырую картину ко мне, я не забуду никогда в жизни.
- Не удивляйтесь, - смущённо сказал он, - просто я вижу вас именно такой. Это настоящее ваше воплощение.
Возразить художнику было нечего. Ведь с картины на меня смотрела чуда, дочь рыцаря, одна из капель крови великого Ордена. Девушка была – мной! Мной, с переливающимися красным карими глазами, с волнистыми распущенными золотисто-огненными волосами, спадающими на лиф пышного бордового платья с золотым шитьём. Это было моё любимое платье, и сейчас оно висело в шкафу – я одевала его на торжественные церемонии. Стоит сказать, что я не имела привычки гулять по городу в таком виде…
На картине я гармонировала, почти полностью сливалась с окружающим миром, я горела тем же спокойным, холодным огнём, что и опавшие листья. И только тогда я задумалась над тем, что, возможно, для меня осень тоже может быть счастливой.
А ночью пошёл дождь.
Эта картина висела у нас в гостиной над камином целых два года.
А в прошлом году к моей маме пришли Жозеф ле Го со своим сыном, молодым гвардейцем Гансом.
Семья ле Го была весьма уважаемой в Ордене. Наша – тоже. И не нужно было подслушивать под дверью, чтобы понять, для чего они приходили.
Вечером мама постучалась ко мне в комнату. Она почему-то всегда стучалась, хоть я и не запирала дверь.
- Ханна, я войду?
Она вошла, присела ко мне на кровать и рассказала, что Ганс хочет взять меня в жёны.
Мы спокойно поговорили и заключили, что ле Го будет замечательной партией для меня. Точнее, для нас.
За окном шумел дождь, а мы с мамой сидели в моей комнате и молчали несколько минут. Потом мама пожелала мне спокойной ночи и сказала, что завтра Ганс сам придёт ко мне, чтобы узнать ответ.
Ганс пришёл под вечер, когда дождь слегка поутих. Он рассыпался в комплиментах, целовал мою руку, ласково смотрел в глаза. Ганс был очень хорошим чудом, внимательным и вежливым, любая на моём месте была бы счастлива стать его женой. И мне казалось, что я счастлива. До тех пор, пока Ганс, взглянув на мой портрет над камином, ни произнёс с лёгким раздражением:
- Очень красивый портрет. Он мог бы украшать даже один из парадных залов Замка. Но над камином не его место.
И, взглянув на моё удивлённое лицо, ле Го продолжил:
- Ведь даже красота чуды не должна быть ярче домашнего очага, правда?
Ну конечно, грустно вздохнула я, в чудском доме именно очаг должен гореть ярче всего.
…На следующий день мы сняли портрет со стены…
…Свадьбу мы решили сыграть в следующем году. Осенью. Конечно, если не пойдёт дождь…
Я ненавижу осень.
-
-
16.09.2008 в 13:13-
-
16.09.2008 в 19:39